БАНТАПУТУ

Кулаки-мироеды, напомню, это на селе такие хозяева, которые за гроши нанимают батраков и, главное, ссужают односельчанам необходимое, обычно зерно или деньги. Это деревенские ростовщики. Они наживались на бедности крестьян. Вся деревня их ненавидела. Правильно родная Советская власть их раскулачила.

Ниже я привожу разсказ о жизни бедной крестьянки, попавшей в зависимость от кулака-мироеда, точнее, фрагмент разсказа в "кредитной" его части. Ссудная политика этого конкретного кулака отличалась тем, что он не брал проценты со ссуд, но жёстко их взыскивал и принуждал должников к практически безплатному труду на себя, на чём и "отбивал" своё. Это как если банки станут давать ссуды безпроцентные, но с обязательством неопределённое время (не до возврата ссуды, а хоть до смерти) работать на банк за половину минимальной оплаты труда, или как-то примерно так. При этом залог в случае неуплаты долга тоже изымается. Интересная финансовая схема. Итак, цитирую:

"На трудодни 360 грамм зерна, а я должна за прошлый год 50 кило зерна, да авансом 6 кило зерна и картофеля 64 кило с меня удержат, а жить на чего хочешь. А дети просят и от них никуда не уйдешь. На дом занимала у колхоза денег - 10 тысяч, семь отдано и ещё три тысячи надо отдавать. Хлеба, зерна должны председателю колхоза, да как подумаю, кругом в долгах и разутые, и раздетые, голодные и холодные. На что новорожденного мануфактуры 10 метров, и то их выкупить не могу. Ещё государственные налоги пришли описывать за военный налог, но описывать нечего в доме. Один дом, и то считай половина не свой, а в долгах. В колхозе брала деньги с таким условием, если не уплачу, [то] дом будет считаться колхозным."

Конец цитаты. Источник здесь.

Предположим, что некоему профессору мешает жить некий швондер. Профессор старается защититься от вмешательства в свою жизнь. Какие меры он должен предпринять?

В случае советской системы профессору необходима "охранная грамота". Такие документы действительно существовали. Известно, что Ленин выписывал их некоторым представителям интеллигенции. То есть, профессору нужен "выход" на главу государства и возможность чем-то этого главу шантажировать. Понятно, что подобные способы самозащиты доступны лишь очень и очень немногим людям.

Предположим, что в стране, где проживает профессор, право частной собственности священно и неприкосновенно. В этом случае профессор может попросить своего слугу спустить швондера с лестницы, и этого будет достаточно.

Запись о собственности на квартиру равносильна влиянию на главу государства.

Собственность это очень сильная вещь. В социальном плане это просто напалм.

Если бы это было возможно, было бы интересно провести эксперимент.

Взять советских писателей-коммунистов образца 1960, допустим, года. Писателей разных, и реалистов, и фантастов. А ещё советских экономистов и идеологов КПСС. Показать им Китай. Сначала современный им, 1960 года, чтобы освежить имеющееся впечатление, потом современный нам, 2021 года. Просто картинки, или видео. "Вот дома, вот транспорт, заводы, школы, рестораны". Сделать обзорную экскурсию. Но: при этом не сказать, какие именно изменения произошли после смерти Мао.

И попросить описать развитие политической и экономической системы КНР, как они их себе могут представить. Пусть напишут книги и статьи на тему: "Как будет развиваться китайский социализм", по своему разумению и зная исходную и конечную точки траектории.

От была бы ржака читать всё это.

Разные экономисты экономически классифицируют экономики. Я тоже классифицирую, и моя классификация классифицирнее ихних.

Все экономики делятся на четыре типа. А на самом деле не на четыре типа, а на миллион и три переходных стадии между этими типами.

Первый тип это экономика, в которой все люди могут работать, и им не мешают работать.

Второй тип это экономика, в которой все люди могут работать, и им мешают работать.

Третий тип это экономика, в которой все люди не могут работать, и им не мешают работать.

Четвёртый тип это экономика, в которой все люди не могут работать, и им мешают работать.

Нетрудно догадаться, что в чистом виде ни один из типов не встречается. Человеческий состав всегда смешанный. Совсем помешать человеку работать можно лишь убив его. Все конкретные экземпляры в большей или меньшей степени приближаются к одному из четырёх образцов. Так, США классического периода ближе к первому типу, СССР ближе ко второму, но по мере уменьшения доли русских постепенно переходил в третий тип. Какая-нибудь Грузия это ярко выраженный третий тип. Четвёртый тип иллюстрируется странами наподобие Северного Судана.

Реальные успехи стран определяются их типом, наложенным на их физическую природу (географию, климат, богатство земли) и на влияние соседей, которое, как правило, оказывается положительным кроме случаев катастрофических завоеваний.

Для развития экономики при прочих равных физических и соседческих обстоятельствах необходимо, таким образом, не мешать людям работать и способствовать относительному умножению числа тех из них, кто работать могут. Других вариантов нет.

Совсем нет. Никаких. Управлять экономикой иначе нельзя. Не получится. Убить экономику можно, править ей нельзя. Это сказал ещё принц Гамлет Розенкранцу и Гильденстерну: "Вы можете терзать меня, но играть на мне не можете".

Дело в том, что экономика это дракон. С лапами, крыльями, хвостом и огненным дыханием. Последнее ещё иногда называют войной. Не зря молодые и агрессивные экономики называют драконами. Они драконы и есть. Если Вы хотите что-либо понять в экономике, Вам нужно научиться разбираться в поведении драконов.

Драконы очень своевольны. Любая попытка править ими лишает их сил и хватки. В неволе они хиреют. Запрягать их в свои плуги нельзя; они не переносят ярма.

"Но как же они создают материальные блага - не впряженными в наши плуги?" Очень просто: у них есть свои. А материальные блага они дарят. Дарят людям, которые хорошо служат им, или которые им просто понравились. Все экономисты ищут магию, при помощи которой можно оседлать дракона экономики. Вся их алхимия безплодна, поскольку осёдлывать драконов не нужно.

Не нужно надевать на дракона экономики хомут, сажать его на цепь и ставить на нём своё клеймо. Лучшее, что можно сделать с драконом, это поверить ему. Отпустите дракона своего по водам и воздусям, куда ему заблагорассудится, и найдёте хлеб свой. Дракон не бросит Вас и не улетит. Создание хлеба насущного это его жизнь. Он для этого рождён.

Не нужно стараться определить потребности дракона. Когда ему что-то понадобится, он сам даст Вам это понять. Просто слушайте и делайте. Ничего особенно сложного дракон не попросит. Всё будет в Ваших силах.

Кормить дракона экономики очень просто: нужно всего лишь хотеть. Дракон питается удовлетворёнными потребностями людей. Он сам Вам всё предложит и сам всё даст; вы ещё отбиваться устанете.

Секрет управления драконами в том, что не нужно ими управлять. Просто доверьтесь им. Их зрение многократно лучше Вашего; они видят такие пути, что и не снились нашим мудрецам. Дракон экономики миллионоглаз. Он может усмотреть за Вами; Вы за ним нет. Дракон сильнее человека. Доверьтесь ему и слушайте. И он одарит Вас всем, что способна родить земля. Ведь в этом смысл его жизни.

Милые, незлые и даже немного обаятельные люди Капков и Кузнецов разсказали о том, как будет развиваться Москва в ближайшие 15 лет. Вкратце: будут строить много больших и высоких зданий на многих площадках, формируя ряд "центров". При этом будут стараться соригинальничать (Капков назвал это поиском "айдентики"). Будет много новых высотных зданий. При этом пенсионеров будут стараться выселять вон из города, а набивать новые площади собираются молодёжью, которая, отучившись в Москве, останется здесь жить.

Выглядеть всё это будет примерно так: "Слышали? Москва ищет свою айдентику. Вот, волосы в зелёный цвет перекрасила. - Эй, Москва? Нашла айдентику-то? Фак показывает. Нашла, значит".

Я не хочу ни о ком говорить дурно. Говорить что-либо резкое сейчас вообще безсмыссленно. Нерезкое, впрочем, тоже говорить мало пользы. Капков и Кузнецов, вполне возможно, считают, что содействуют превращению Москвы в "современный мегаполис" (дал бы ещё кто определение этого). Они вполне могут думать, что делают Важное Дело. И я бы не спорил с этим, если бы у Важных Дел не было адресата: "Важное для кого?"

Жить-то в этой небоскребущей Москве кто будет?

Допустим, в Москве останется миллион сегодняшних студентов. Хорошо. А работать они будут кем? Курьерами, да, конечно - там же сказано, что курьеров будет в несколько раз больше. Внезапно я угадал. Экономика-то для миллиона обученных непонятно чему специалистов появится? Пенсионеров, допустим, вывезти на свалку можно, но рабочие места для молодёжи, достойные этого названия, откуда возьмутся? Покуда сами знаете кто является сами знаете кем, никакого развития экономики не будет. При самом оптимистичном сценарии как раз 15 лет стагнации нам обезпечены. Вдобавок к тем 7-9 годам спада, которые уже случились. Но курьеров станет больше, да. И таксистов. Представляю себе небоскрёб, в котором квартиры скуплены курьерами. 35 тысяч одних курьеров. По два метра на каждого - больше не осилят, и то в кредит.

Может быть, средний класс? Ой, вэй! Это тот, который громят все последние годы, и особенно эффективно с начала пандемии? "Но он же возродится". Непременно. Есть, однако, нюанс. Курс рубля обваливается раз в шесть лет. Поэтому надолго оставаться в рублёвых активах глупо. Возникающий средний класс решает одну задачу: заработать и уехать. Миллионеры где-то там же. Про миллиардеров Вы все знаете. Эта ситуация не изменится до тех пор, пока рубль не перестанет девальвироваться. А он не перестанет. Покуда сами знаете кто является сами знаете кем. И ещё много лет после его ухода, поскольку не в нём лично дело, конечно. Это тупиковая ситуация, её никак нельзя разрешить.

Может быть, "новые россияне" из Средней Азии скупят те небоскрёбы? Нет. Им бы панельки за МКАД скупить. А потом ипотеки отдать, лет за двадцать. Путин отчитался перед главой Таджикистана в создании хороших условий для мигрантов. Это замечательно, но пока речь идёт об условиях, хороших в сравнении с Таджикистаном, а не о скупке небоскрёбов.

Или из разных зарубежий понаедут средне-классники с миллионерами, и всё скупят? Нет, не понаедут. Во-первых, потому, что, как было сказано, долгосрочно вкладываться в рублёвые активы глупо (в основной массе при прочих равных). Во-вторых, потому, что зарабатывать в рублях всё сложнее. Зарплаты в среднем по РФ уже проваливаются ниже украинских, а цены растут как при инфляции девяностых годов. При таких условиях отдача на вложенный доллар получается очень плохой. Нечего здесь делать предпринимателям из бывшего СССР, составлявшим в прошлом основную массу прироста среднего класса и миллионеров. И новое поколение там выросло. Это новое поколение в школе вместо русского учило английский. Они не поедут в РФ. На свете есть ещё больше 200 стран, если кто не заметил. В РФ нет ничего особенно привлекательного. Всё, ребята, ресурс закончился.

В том, что небоскрёбов понастроят, я не сомневаюсь. Но для кого? В них же некому будет жить.

Можно сказать, что Бантапуту дилетант, ничего не понимает и клевещет на современный мегаполис со светлейшим будущим. Нет проблем. Не станем слушать этого Бантапуту, а спросим подмосковных риэлторов. Дело в том, что Москва всё это уже прошла, только не с небоскрёбами, а с коттеджными посёлками. Их строили так, что этот процесс можно было описать только словом "дорвались". Строили для среднего класса и миллионеров. И где всё это теперь? Можно, конечно, ругать эти посёлки за примитивную архитектуру, гигантоманию и дурной вкус. Отчасти это будет справедливо. Однако в любом случае дом в Подмосковье это более комфортное жильё, чем квартира в небоскрёбе с видом на транспортную эстакаду. И уж если не берут коттеджи...

То квартиры будут брать, внезапно. Почему? Потому, что есть специфический контингент - молодые любовницы. Шеф не подарит своей помощнице коттедж в Подмосковье, потому, что туда долго ездить. Он подарит ей квартиру в небоскрёбе именно рядом с транспортной эстакадой - чтобы туда было легко приехать, не нарушая рабочий график. И плевать, что за окнами квартиры на сороковом этаже в основном серый туман, потому что это Москва. На потенцию это не влияет. Проезжая по новым московским магистралям, Вы можете обратить внимание на ряды новых жилых высоток однотипного дизайна, и удивиться: кто платит немалые деньги, чтобы слушать шум автомобилей и дышать выхлопными газами? Что это за странные зажиточные люди? Ответ прост: Вы видите не жилые дома, а бордели. Там критерии иные. Это рабочие места, а не жильё.

У квартир в московских небоскрёбах есть постоянный контингент покупателей. Молодые любовницы станут старше и уступят место новым, так что покупки квартир не прекратятся. Но есть проблема. Общий застой экономики не позволяет количеству спонсоров расти, а физиологические потребности спонсора ограничены не его кошельком. Существует риск построить больше борделей, чем клиенты смогут оплатить. А других покупателей нет.

И что тогда? В советской политической экономии подобные ситуации называли кризисами перепроизводства. Но это явная глупость, как вообще, так и в данном случае. В данном случае потому, что при продолжительности строительного цикла в три-пять лет невозможно получить кризис продолжительностью в пятнадцать лет, поскольку обратная связь сработает быстрее. Дело в другом.

Мы наблюдаем архитектурный большевизм. Что такое большевизм? Помимо всего прочего, это глубокая, не подверженная малейшим сомнениям убеждённость в том, что как ни изгаляйся, народа на всё хватит. И когда оказывается, что народ конечен, наступает сюрприз.

Наивная Маргарет Тетчер утверждала, что социализм заканчивается тогда, когда заканчиваются расходуемые им чужие деньги. Увы, заканчивается социализм не с концом денег, а только с концом людей.

Жил-был один рынок. Как рынок он был развит плохо, чтобы не сказать хуже, но капитализация на нём была неплохая. Хорошая была капитализация, достойная. Объём и рента делали своё дело.

На этом рынке работали две компании, А и Б. Компания Б доминировала, контролируя большую часть рынка за счёт монопольных инструментов. Компания А была молодая и агрессивная и пыталась с компанией Б конкурировать. Компания А делала всё, более или менее, правильно. Она была веселее и свежее забюрократизированной компании Б. Старалась компания А долго. Имела существенный ресурс в виде немалого числа преданных клиентов. Но дело шло плохо. Захватить заметную долю рынка компании А всё никак не удавалось. Компания Б использовала различные методы недобросовестной конкуренции и подавляла компанию А массой. Так шло довольно долго.

Сила солому ломит. В один прекрасный день акционеры компании А решили, что побаловались достаточно, что перспектив на ближнем и среднем сроке нет, а "вдолгую" нужно играть с другой стратегией и с другими активами. В общем, что пора признать поражение. Объективно это всё равно произошло бы, и вопрос был лишь в фиксации прибыли - или убытков, уж как пойдёт. Акционеры решили зафиксировать прибыль и выйти в кэш, занявшись после этого чем-то другим. Может быть, на том же рынке, но иначе. Или не на том же. Это не суть важно.

Как выйти с рынка с максимальной выгодой? Сначала нужно провести агрессивную рекламную кампанию, которая временно подняла бы капитализацию активов. А потом на этой волне всё продать. Кому продать? Конкуренту, конечно; больше никто не купит. Акционеры компании А так и сделали. Они использовали имевшийся знаковый актив для агрессивной рекламы, опорочивавшей компанию Б, и тем подняли свой сбыт и продемонстрировали лояльность своих клиентов. Это была отличная позиция для торга. С этой позиции акционеры компании А продали компании Б всё - свой знаковый актив, свои офисы, свою клиентскую базу, всё. На мой взгляд не-инсайдера получилась отличная, грамотно проведённая и выгодная обеим сторонам сделка. Я вижу тут хороший, здоровый бизнес. Продать активы более удачливому конкуренту это не просто нормально, это мудро. Подобные действия я целиком одобряю.

Мне неизвестна сумма контракта, но судя по довольным физиономиям акционеров компании А выручили они неплохо.

Вы прочли, быть может, длинноватое, но зато, как мне кажется, деловое и сущностное описание событий, происходивших в последние месяцы с господином Н., возглавлявшейся им структурой и её сторонниками.

Ход и результаты любого политического и экономического проекта можно предугадать в оценочных категориях, применив два вопроса.

Первый вопрос: "Любите ли Вы этих людей, хотите ли Вы им помочь?"

При ответе на этот вопрос следует разграничивать оценку отвечающим конкретных людей и его взгляды на абстрактное благо. Вопрос не о том, что индивидуум считает хорошим для людей вообще, а о том, намерен ли он добиваться блага для определённых людей - "Вот этих, которые идут по улице".

Второй вопрос: "Готовы ли Вы доверять этим людям, опираться на их собственные волю и представления?"

В этом случае, как и в предыдущем, важно отношение к конкретным людям, а не к человечеству вообще.

Отрицательный ответ на хотя бы один из вопросов позволит оценить политический проект как социалистический, а экономический проект как опирающийся на монополизм и принуждение.

Положительный ответ на оба вопроса даст классический либеральный политический и конкурентно-рыночный экономический прогноз.

Пост-советские люди часто разсуждают о возможностях роста и развития экономики, которые открыты или могли бы открыться в различных странах в свете тех или иных обстоятельств. Практически всегда эти возможности обсуждаются в проектном формате, то есть занятие развитием экономики понимается как тот или иной проект, обыкновенно имеющий политический подтекст, но при этом ориентированный на рост объёмов и качества экономики. Когда-то, в конце "перестройки", говорили об управлении "не административными, но экономическими методами" (управлять экономикой нужно экономическими методами, а лошадьми лошадиными методами - естественно). Потом заговорили о "макро-экономических методах", имея в виду весёлые манипуляции с финансами, напоминающие верчение палки о двух концах в посудной лавке. Все всегда помнили об управлении экономикой методами государственного администрирования: "Экономика, подъём!" Говорили о важности увеличения рынков сбыта и о том, каким хорошим был социалистический СЭВ, обеспечивавший рынок в примерно 400 миллионов человек. Правда, о прелестях социалистического рынка всегда говорили, почему-то, адепты планового хозяйства, которому рынок как таковой в принципе не нужен. Говорили об объединении с мировой экономикой, о разъединении мировой экономики на отдельные зоны, о "точках роста" и "закрывающих" технологиях, и прочая, и прочая, и ещё о поисках свободных "ниш", естественных преимуществах и, конечно, о том, чтобы изобрести что-нибудь такое, чтобы весь мир нёс нам свои денежки, а мы сидели бы да посмеивались. Какой-нибудь эликсир молодости, что ли.

Самым близким к реальности изо всего этого является, как ни странно, воображаемый эликсир молодости, и вот почему. Любое разсуждение об управлении экономикой в конечном итоге сводится к обсуждению способа концентрации ресурсов на некоторых направлениях. Способов таких множество. Но есть нюанс. Результат должен быть кому-то нужен. Хотя бы своему министерству обороны. У любого экономического проекта должен быть не-экономический, то есть являющийся внешней по отношению к проекту силой, потребитель, ради которого всё и делается. Движению нужен мотив. "Мы строим мощную промышленность, чтобы завоевать весь мир", или: "Мы развиваем науку, чтобы переселиться на Марс", "Мы хотим дать каждой женщине детей, церковь и кухню". В конце концов, "Мы хотим заработать все деньги, чтобы их ни у кого больше не было, и тогда зло, несомое деньгами, исчезнет, и наступит коммунизм". (Последний вариант содержит долю шутки, не превышающую долю сходства с современным западным проектом "левых" миллиардеров, соросов-цукербергов и иже с ними). У любого экономического проекта всегда есть цель - которую пост-советские разсуждатели обыкновенно просто опускают, поскольку человеческая мотивация им неинтересна. Люди им вообще неинтересны. Схемы - да, а люди - нет.

Так вот, тема эликсира молодости содержит вполне внятный человеческий мотив, благодаря которому понятно, почему это может работать. Всё остальное перечисленное выше таких мотивов не содержит.

Любое состоятельное экономическое деяние всегда мотивировано человеком, конкретным человеком и его желанием, как правило иррациональным. Управлять экономикой можно только через мотивы людей, побуждающих себя и других к экономической деятельности.

"Но ведь мотивы людей не поддаются регулированию и, кроме того, во многих случаях иррациональны. Как всем этим управлять?" Есть только один способ. Можно сделать так, чтобы желания одних людей учитывались при формировании экономических направлений, а желания других не учитывались, или учитывались в меньшей степени. То есть, дискриминация.

Дискриминация это единственный реальный способ управления реальной экономикой. Всё остальное это методы оптимизации дискриминации.

Обладатели силы очень часто, если не как правило, используют свой потенциал для получения вне-конкурентных преимуществ, административного ресурса и тому подобного. Это неизбежно приводит к деградации естественной конкурентной среды и, следовательно, всей области, подверженной воздействию доминирующей силы, в целом. Вполне естественно подумать, что мы имеем дело с тупиковым для цивилизации устройством дел. Немного покопавшись в данном вопросе я, как мне кажется, увидел некоторый просвет в виде паразитической конструкции, в минимальной степени ограничивающей конкуренцию.

Я говорю о крупных монополиях, выполняющих посреднические услуги. К примеру, Google и Apple, в тех их частях, которые являются магазинами приложений. Наверное в работе этих магазинов есть случаи дискриминации, однако в общем они предоставляют производителям относительно равные условия для конкуренции. Примерно то же можно сказать о таких посредниках, как Airbnb и Alibaba. Не являясь самостоятельными поставщиками товаров и услуг, эти и им подобные площадки не имеют экономической заинтересованности в искажении условий конкуренции между их клиентами. Если такое искажение происходит, то по причинам, скорее всего, внеэкономическим, то есть волюнтаристским - а значит внесистемным.

Таким образом, мы можем говорить о принципиальной возможности существования структур, имеющих сходство с паразитическими (этот признак обуславливается процентом, получаемым ими, который может быть нагло завышенным) и при этом не имеющих системных предпосылок для использования своей монопольной мощи в целях уничтожения естественной экономической активности ради получения административно обусловленной выгоды. Паразиты могут быть нейтральны к экономической среде. На мой взгляд, это ярко положительное явление.

Отмечу, что все обнаруженные мной более или менее подходящие примеры существуют в информационном пространстве.

Случаи, когда монополия ради собственного продукта административными методами устраняет конкурента, в чём была недавно уличена, к примеру, Amazon, относятся к попыткам использования непрофильных для их фигурантов направлений ведения дел. На мой взгляд, это позволяет говорить о существовании области, в которой относительно (относительно) безвредный для мира паразитизм возможен.

Встретил утверждение: "Современный человек есть, прежде всего, человек экономический". Удивился тому, насколько далеки от действительности могут быть легко принимаемые утверждения.

С биологической точки зрения современный человек ничем не отличается от человека же любых иных времён. Разве что в среднем откормлен получше. Если мы говорим о "человеке экономическом", то мы имеем в виду, конечно, определённые изменения в сознании.

Полагаю, что мы будем вправе обозначить человека как "в первую очередь экономического" если он сам осознаёт свою зависимость, в первую очередь, от экономики. Но так ли это? Что осознаёт современный человек применительно к экономике?

Он осознаёт, что, в принципе, экономика его содержит. И всё. Больше он не осознаёт ничего. У современного человека даже нет уверенности в том, что его содержит экономика как вещь в себе. Современный человек нередко воспринимает экономику как придаток государства, или финансовой системы, или его, обывателя, потребительских предпочтений.

У современного человека очень редко есть представление о взаимосвязи между его действиями и уровнем его доходов. Все государственные служащие весьма ограничены в доступе к фактуре подобного рода. У работающих в частном секторе такая взаимосвязь несколько лучше, но и она весьма ограничена. Дело в том, что если рабочий, допустим, получает сдельно, и может представить себе зависимость количества оплаченных ему действий от своего труда, то понять, как формируется стоимость одной сделки, ему неоткуда. В лучшем случае он может представить себе некий "средний уровень оплаты", от которого ведутся расчёты и с ним лично. Но фактически это отсылка к "невидимой руке рынка", о которой никогда нельзя сказать, как именно она "вывела" данную конкретную цифру; на то она, собственно, и "невидимая". Или возьмём таксиста. Он понимает, что в его положении "волка ноги кормят" - казалось бы, в этом случае нет никаких проблем с осознанием себя в экономике. Однако причины изменений в оплате поездок, в доле агрегаторов от таксиста никак не зависят. Таксист может воображать себя находящимся во власти экономики, а может воображать себя находящимся во власти волшебников - с равным предсказательным успехом.

Предпринимателю ненамного легче. Он оперирует числами как входящими данными, не имея представления о том, откуда они берутся. Но самое забавное зрелище это экономисты. Казалось бы, уж им-то следовало бы иметь представление о том, какова взаимосвязь между экономикой и жизнью людей. И такое представление у них есть - у каждого. Но если сравнить их представления об одном и том же предмете друг с другом, то обнаружится, что едва ли мы встретим две похожие точки зрения. Сколько у нас будет экономистов, столько мы узнаем мнений.

Мы живём в экономике и творим её постоянно. Но наши представления о причинно-следственных взаимосвязях в этой области много хуже, чем у крестьянина, ведущего натуральное хозяйство, или у охотника из первобытного племени. Те в гораздо лучшей степени, чем мы теперешние, могли представить себе взаимосвязь между своими поступками и полнотой своего желудка. Хотя и у них в сознании оставалось много места для молений богам об удаче и хорошей погоде.

Объективно говоря, мы полностью зависим от экономики. Но что даёт нам возможность почувствовать это? На работе мы зависим не от экономики, а от начальства, от его предпочтений - нередко не имеющих к экономике никакого отношения. Там, где взаимосвязь нашей жизни с какими-то экономическими параметрами очевидна, мы не имеем возможности установить, откуда берутся эти параметры. Действия правительств, экономических и финансовых властей воспринимаются нами как основанная на произволе магия. Многие так и считают - что экономикой управляет произвол, а применительно к системам социалистического толка это утверждение верно в буквальном смысле. Но произвол, творимый над экономикой, это не экономическое явление; на то он, собственно, и произвол.

Огромное количество людей делают всё, что в их силах, чтобы не зависеть от экономики. Государство и преступность занимаются собирательством, а не экономической деятельностью. Рантье стремятся к получению пассивного дохода, то есть к независимости от экономической деятельности. Чем меньше доход рантье основан на экономической деятельности, тем надёжнее его инвестиции. Очень многие стремятся стать государственными служащими - чтобы иметь доход, не зависящий от экономики.

Люди не понимают экономику, не осознают её реалии и в большинстве своём не хотят от неё зависеть. И после всего этого мы "хомо экономикс"? Да на каком основании? На том основании, что экономика нас кормит? Но можно сказать, что это Бог нас кормит, или что это Солнце и месторождения полезных ископаемых нас кормят. Мы же не понимаем механизма - так какая нам разница, во что верить? Существует огромная по численности секта верующих в то, что государство, на самом деле, всех кормит, и что так называемая экономика существует постольку, поскольку государству угодно. И что прикажете с этими людьми делать? Тоже записать их в "хомо экономикс"? Да они против - они драться будут.

Парадоксально, но факт: чем больше мы вовлечены в экономические связи друг с другом, тем меньше мы понимаем, что происходит и от чего именно зависит наш успех. Дело усугубляется тем, что мы сами продуцируем множество мифов и искусственных картин, призванных решать политические задачи, но фактически создающих марево из искусственных воображаемых реальностей, скрывающих и то немногое, что мы, не исключено, в иных условиях были бы в состоянии разглядеть.

Будучи погружены в экономику по уши, мы словно идём дремучим лесом, не зная дороги, идём, куда глаза глядят. А глядят они на ложные картинки. Что мы при этом осознаём? Всё, что угодно, но только не свою причастность к экономике как к объективной реальности.