Тезис о неприятии русских Европой
Возможно ли, что европейцы не принимают русских по причине метафизических разногласий?
Европейцы отличаются разнообразием метафизических подходов, они много конфликтовали по их поводу и умеют этого не делать. Если бы вопрос был только в том, чтобы прибавить к полусотне европейских метафизических стандартов ещё два-три русских, особенных вопросов не возникло бы, тем более, что Россия стала продвигаться в Европу уже после Тридцатилетней войны, по итогам которой европейцы решили, что драться из-за одной только метафизики не стоит. Сейчас европейцы принимают мусульман, полагая, что это просто ещё один метафизический товар на полке — и ошибаются, кстати. Европа приняла бы и русских, будь дело только в Достоевском и Православии. Мало ли в Европе религий, сект, философий? И ничего, все как-то уживаются. Европа последних столетий это метафизический супермаркет, где допустимы самые разнообразные товары. Россия, кстати, это тоже современная Европа: имперское прошлое и европейское культурное влияние научили нас относиться к альтернативным метафизикам без рефлекторного ужаса (некоторые православные ещё изображают его, но больше по долгу службы).
Тогда в чëм дело?
Для Европы Россия это перегружающий фактор. Сам по себе он не хорош и не плох, дурно его наличие. Допустим, жонглëр может подбрасывать десять шаров, а ему добавляют одиннадцатый. Даже если шар точно такой же, как все остальные, система оказывается перегруженной. Если шлюпка заполнена, больше никого взять нельзя, даже хорошего человека.
Европейцы много столетий привыкали друг к другу и более или менее решили эту сложную задачу, а приход России требует дополнительного усложнения. У них уже процессор не справляется. Они вынуждены отказывать русским в праве присоединения к ним, а чтобы сделать это с чистой совестью, объявляют русских унтерменшами — хотя прекрасно видят, что это не так.
При виде России Европа впадает в истерику. Это истерика хозяйки, по горло загруженной домашними делами, которой сообщают, что дел стало больше. Это паника от страха превысить способность решать задачи. И это нельзя излечить.
Европейцам очень сложно с самими собой; память о первой половине XX века превращает эту сложность в источник постоянного страха. И тут сверху мы, как медведь в Теремке. Вроде, и полезен в компании медведь, но куда его пристроишь? "Я уж как-нибудь, за газовой трубой постою." Наша скромность не помогает, козе просто нет места в коммуналке.
Способность человека учитывать поведение сложных объектов ограничена. Европа упрощала свои задачи как могла; в частности взяла на вооружение национализм. Национализм хорош тем, что упрощает поведение, приводя его к единому стандарту, и этот стандарт общий для всех наций. Европа смогла более или менее объединиться только благодаря национализму, то есть стандартизации. Иначе сложность системы превышала все человеческие способности по еë осознанию и управлению. Но даже в сильно упрощëнном национальным строительством виде Европа всë ещё очень сложна. И тут на вокзал прибывают русские - которые к тому же ещё и не прошли стандартизацию, национальный эксперимент у них был прерван социалистическим. Русские шумные, весëлые, непосредственные, метафизически раскрепощëнные; неясно, что от них ждать. И куда это девать? Европа и говорит: "Русский поезд, ступай за русским кораблëм". В этом даже нет русофобии, здесь есть страх утратить контроль над с огромным трудом и всё ещё плохо уравновешенной конструкцией. Слона выгоняют из посудной лавки, только и всего. Они не слонофобы, им страшно за чашечки.
Европейцы отличаются разнообразием метафизических подходов, они много конфликтовали по их поводу и умеют этого не делать. Если бы вопрос был только в том, чтобы прибавить к полусотне европейских метафизических стандартов ещё два-три русских, особенных вопросов не возникло бы, тем более, что Россия стала продвигаться в Европу уже после Тридцатилетней войны, по итогам которой европейцы решили, что драться из-за одной только метафизики не стоит. Сейчас европейцы принимают мусульман, полагая, что это просто ещё один метафизический товар на полке — и ошибаются, кстати. Европа приняла бы и русских, будь дело только в Достоевском и Православии. Мало ли в Европе религий, сект, философий? И ничего, все как-то уживаются. Европа последних столетий это метафизический супермаркет, где допустимы самые разнообразные товары. Россия, кстати, это тоже современная Европа: имперское прошлое и европейское культурное влияние научили нас относиться к альтернативным метафизикам без рефлекторного ужаса (некоторые православные ещё изображают его, но больше по долгу службы).
Тогда в чëм дело?
Для Европы Россия это перегружающий фактор. Сам по себе он не хорош и не плох, дурно его наличие. Допустим, жонглëр может подбрасывать десять шаров, а ему добавляют одиннадцатый. Даже если шар точно такой же, как все остальные, система оказывается перегруженной. Если шлюпка заполнена, больше никого взять нельзя, даже хорошего человека.
Европейцы много столетий привыкали друг к другу и более или менее решили эту сложную задачу, а приход России требует дополнительного усложнения. У них уже процессор не справляется. Они вынуждены отказывать русским в праве присоединения к ним, а чтобы сделать это с чистой совестью, объявляют русских унтерменшами — хотя прекрасно видят, что это не так.
При виде России Европа впадает в истерику. Это истерика хозяйки, по горло загруженной домашними делами, которой сообщают, что дел стало больше. Это паника от страха превысить способность решать задачи. И это нельзя излечить.
Европейцам очень сложно с самими собой; память о первой половине XX века превращает эту сложность в источник постоянного страха. И тут сверху мы, как медведь в Теремке. Вроде, и полезен в компании медведь, но куда его пристроишь? "Я уж как-нибудь, за газовой трубой постою." Наша скромность не помогает, козе просто нет места в коммуналке.
Способность человека учитывать поведение сложных объектов ограничена. Европа упрощала свои задачи как могла; в частности взяла на вооружение национализм. Национализм хорош тем, что упрощает поведение, приводя его к единому стандарту, и этот стандарт общий для всех наций. Европа смогла более или менее объединиться только благодаря национализму, то есть стандартизации. Иначе сложность системы превышала все человеческие способности по еë осознанию и управлению. Но даже в сильно упрощëнном национальным строительством виде Европа всë ещё очень сложна. И тут на вокзал прибывают русские - которые к тому же ещё и не прошли стандартизацию, национальный эксперимент у них был прерван социалистическим. Русские шумные, весëлые, непосредственные, метафизически раскрепощëнные; неясно, что от них ждать. И куда это девать? Европа и говорит: "Русский поезд, ступай за русским кораблëм". В этом даже нет русофобии, здесь есть страх утратить контроль над с огромным трудом и всё ещё плохо уравновешенной конструкцией. Слона выгоняют из посудной лавки, только и всего. Они не слонофобы, им страшно за чашечки.