Вопрос о происхождении человеческой воли к власти - едва ли не самый простой вопрос, который можно задать в рамках эволюционной теории. Особи, доминировавшие в рамках проточеловеческого стада, имели лучшие возможности для передачи своих генов потомству. В условиях общественного уклада физические параметры особи сами по себе не могут обеспечить надёжного доступа к власти, поскольку на сцену выходит возможность объединения более слабых особей против одной, более сильной. С точки зрения совершения отдельного действия группы особей объединение всегда предполагает подчинение всех особей воле одной особи; даже коллективно одобряемое решение, в конечном итоге, принимает кто-то один, ставящий точку в дискуссии. При прочих равных условиях роль "ставящего точку" возьмёт на себя тот, кто этого хочет более других. Воля к власти порождает власть; изначально, возможно, совсем небольшую, но тем не менее. Дальнейшее укрепление власти оказывается технологически основано, в основном, на подавлении теми или иными способами стремления к власти в других особях. Поэтому, отмечу кстати, любые попытки реализовать проекты "власти лучших" - меритократии, аристократии - обречены иметь серьёзные изъяны вплоть до превращающих идею в свою противоположность. Поскольку в развитом обществе власть получает тот, кто хочет её более других и при этом способен подавлять чужую волю, любые прочие человеческие качества могут служить власти, но не могут вести к ней.
Добавлю, что любые общественные проекты достижения членами общества свободы, то есть состояния неподавленной воли, технологически реализуются путём создания группы, стремящейся к власти. В рамках группы воля её отдельных членов подавляется руководством группы. Без такового подавления группа оказывается неработоспособной. Таким образом стремление к свободе с технологической точки зрения практически всегда превращается в собственную противоположность.
Расширенный фенотип субъектов, стремившихся к власти, основанной только на стремлении к власти, нашёл своё закрепление в геноме, передаваемом потомству. Все люди без исключения являются потомками многих поколений наиболее властолюбивых из членов проточеловеческих стад и человеческих сообществ. Все мы генетически предрасположены к стремлению к власти. Это то, что мы есть, и спорить, и бороться с этим бессмысленно.
Культура представляет собой средство, позволяющее переориентировать особь, как и все, генетически предрасположенную к стремлению к власти, со стремления к власти в одной области на стремление к власти в другой области. Причём подчас (и даже очень часто) альтернативная область может быть воображаемой.
Генетически одинаково сильно предрасположенные к одному и тому же стремлению субъекты могут выбирать чрезвычайно далёкие друг от друга области доминирования. Одна особь может стремиться к власти в самом простом смысле, то есть быть сильнее всех в драке, другая - к власти в воображаемой области, например, религиозной. При этом в некотором смысле стремление к власти второй особи может быть гораздо сильнее и амбициознее стремления к власти первой особи. Первая особь может хотеть всего лишь выбить противнику зуб, тогда как вторая - обрести ни много, ни мало Жизнь Вечную. Будет верно сказать, что вторая особь гораздо властолюбивее первой, и с точки зрения общества только воображаемость цели избавляет других от её назойливости (да и то, увы, далеко не всегда). Некоторые субъекты в качестве объекта властвования выбирают отказ от некоторых, наиболее противоречащих их культуре способов осуществления власти. Пожалуй, это наиболее властные по своей сути натуры.
Нетрудно заметить, что способ переключать внимание других особей с того объекта властвования (скажем, с государственной должности или богатства) на объект властвования, не имеющий ценности в глазах субъекта, испытывающего сильную волю к власти (скажем, на "спасение душ" особей-конкурентов), найдись такой способ, был бы чрезвычайно полезным в деле борьбы за власть. И такой способ нашёлся - это развитие культуры.
Искусственное развитие культуры является способом переориентировать большую часть общества на стремление к власти в воображаемых областях - с тем, чтобы снизить конкуренцию за властвование в областях невоображаемых.